Объявлены лауреаты литературно-критической премии «Неистовый Виссарион-2020»

Лауреатами второго сезона Всероссийской литературно-критической премии «Неистовый Виссарион» стали Юлия Подлубнова, Алексей Конаков, Дмитрий Бавильский, Илья Кукулин. Главную премию жюри присудило заведующей музеем «Литературная жизнь Урала ХХ века», критику и поэту Юлии Подлубновой. Специальная премия в номинации «За творческую дерзость» присуждена Дмитрию Бавильскому из Челябинска, в номинации «Перспектива» отмечен Алексей Конаков из Санкт-Петербурга. Почетная премия «Неистовый Виссарион» присуждена за вклад в развитие критической мыслии книгу «Прорыв к невозможной связи: статьи о русской поэзии» – критику, литературоведу Илье Кукулину из Москвы.

Объявлен шорт-лист литературно-критической премии «Неистовый Виссарион» 2020 года

По итогам голосования жюри в финал Премии «Неистовый Виссарион» вышли:

1. Бавильский Дмитрий
2. Галина Мария
3. Давыдов Данила
4. Иванова Наталья
5. Конаков Алексей
6. Кукулин Илья
7. Кутенков Борис
8. Пермяков Андрей
9. Погорелая Елена
10. Подлубнова Юлия
11. Пустовая Валерия
12. Риц Евгения
13. Чанцев Александр

В жюри премии 2020 года входят: Нина Барковская, Ольга Балла, Анна Сафронова, Алексей Сальников, Сергей Костырко, Евгений Иванов. Всероссийская литературно-критическая премия возникла в 2019 году по инициативе Свердловской областной библиотеки им. В.Г. Белинского (Екатеринбург). Премия «Неистовый Виссарион» названа в честь классика отечественной литературы и учреждена к 120-летию основания библиотеки. Профессиональная награда присуждается ежегодно живущим в России авторам за значительные достижения и творческую активность в области критики, обращенной к современной русскоязычной литературе XXI века. Денежное содержание Премии устанавливается в размере 70 000 рублей без учёта страховых взносов и НДФЛ. Лауреатом премии 2019 года стала Ольга Балла.

Объявлен лонг-лист Всероссийской литературно-критической премии "Неистовый Виссарион" 2020 года

https://philologist.livejournal.com/11455374.html
Лонг-лист премии «Неистовый Виссарион»

в скобках указаны номинаторы

1. Аксенова Ася (Государственный музей истории российской литературы им. В. И. Даля)
2. Александрова Нина (Егана Джаббарова)
3. Алпатов Максим (портал «Rara Avis. Открытая критика», Василий Ширяев)
4. Аствацатуров Андрей («Редакция Елены Шубиной», «Издательство АСТ»)
5. Бавильский Дмитрий (Аркадий Штыпель)
6. Баталов Сергей (Елена Сафронова)
7. Беляков Сергей (журнал «Урал»)
8. Березин Владимир (Виталий Пуханов)
9. Берсенева Анна (Ольга Бугославская)
10. Бородин Василий (Евгения Риц)
11. Васякина Оксана (Галина Рымбу)
12. Веденяпин Дмитрий (проект «Культурная инициатива»)
13. Вишневецкий Игорь (Александр Скидан)
14. Вязмитинова Людмила (Александр Карпенко, сетевой литературный журнал «ФОРМАСЛОВ»)
15. Галина Мария (Дмитрий Бавильский)
16. Гендлина Виктория (Александр Марков)
17. Георгиевская Елена (Анна Голубкова)
18. Голубкова Анна (Татьяна Бонч-Осмоловская, Мария Готлиб)
19. Гулин Игорь (Сергей Сдобнов)
20. Давыдов Данила (Дана Курская, проект «ЛитГОСТ»)
21. Ермолин Евгений (Леонид Быков)
22. Жучкова Анна (Валерия Пустовая)
23. Зейферт Елена (Данила Давыдов)
24. Иванова Наталья (Максим Амелин)
25. Казарина Татьяна (Виталий Лехциер)
26. Комаров Константин (Свердловская областная библиотека для детей и молодежи им. В. П. Крапивина)
27. Конаков Алексей (Премия Аркадия Драгомощенко, журнал «Здесь»)
28. Коркунов Владимир (Алия Ленивец, Алеша Прокопьев)
29. Крюкова Светлана (Геннадий Красников)
30. Кузьмин Дмитрий (Дмитрий Замятин)
31. Кукулин Илья (Полина Барскова, Марк Липовецкий, Мария Малиновская)
32. Кутенков Борис (Людмила Вязмитинова, Александр Чанцев)
33. Ленивец Алия (Антон Азаренков)
34. Лехциер Виталий (Владимир Коркунов)
35. Марков Александр (Ульяна Верина)
36. Михеева Ася (Мария Галина)
37. Никитин Евгений (Геннадий Каневский)
38. Оборин Лев (поэтическая программа InВерсия международного фестиваля современного искусства «Дебаркадер»)
39. Орлова Анна (Нина Александрова)
40. Переяслов Николай (Самарская областная писательская организация Союза писателей России)
41. Пермяков Андрей (Людмила Егорова, журнал «Новый мир», Елена Погорелая, Дарья Суховей)
42. Побаченко Анатолий (журнал «Сибирский Парнас»)
43. Погодина-Кузьмина Ольга (Юлия Рахаева)
44. Погорелая Елена (Екатерина Федорчук)
45. Подлубнова Юлия (журнал «Вещь», Олег Дозморов, Татьяна Семьян)
46. Подосокорский Николай (сайт «Лиterraтура»)
47. Пустовая Валерия (Павел Руднев)
48. Риц Евгения (Наталия Санникова)
49. Родионова Анна («Нижегородская волна»)
50. Рубанова Наталья (Сергей Беляков)
51. Руднев Павел (журнал «Современная драматургия»)
52. Рымбу Галина (Юлия Подлубнова, «Ф-письмо»)
53. Сафронова Елена (Литературный интернет-портал «Pechorin.net», портал «Ревизор.ru», журнал «Традиции&Авангард»)
54. Сафронова Яна (журнал «Наш современник»)
55. Сенчин Роман (Анна Жучкова)
56. Скворцов Артем (Денис Безносов)
57. Скидан Александр (Елена Зейферт, Андрей Тавров)
58. Снытко Станислав (Екатерина Перченкова)
59. Соколов Иван («Греза»)
60. Сокольский Эмиль (Андрей Пермяков)
61. Тавров Андрей (Борис Кутенков, Данил Файзов)
62. Файбышенко Виктория (Поэтическая серия «InВерсия»)
63. Фунт Игорь (журнал «Клаузура»)
64. Хлебников Михаил (журнал «Сибирские огни»)
65. Чадов Константин (издательский проект «всегоничего»)
66. Чанцев Александр (Издательство «АрсисБукс», Год литературы, журнал «Дружба народов», веб-журнал «Перемены», Александр Стесин, интернет-журнал «Топос»)
67. Чкония Даниил (Лилия Газизова)
68. Шатовкин Виталий (журнал «Реч#порт»)
69. Юзефович Галина (Анаит Григорян)

Алексей ТАТАРИНОВ: ПОСЛЕДНЯЯ НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ – ПОПЫТКА УБИТЬ ЛИТЕРАТУРУ

Читать

"Пелевина не существует, есть исписавшиеся негры, замещающие его персону"

"Литературная Россия", 2014, №23

РЕДАКТОРЫ «ЭКСМО»» УМЕЮТ СТЕБАТЬСЯ В СОЦСЕТЯХ

А ВОПРОС О СУЩЕСТВОВАНИИ ПЕЛЕВИНА ОСТАЁТСЯ ОТКРЫТЫМ

Два года назад на страницах «Литературной России» выходило интервью тюменского критика Алексея Зырянова, которому задавал вопросы интернет-критик Иван Элтон. Прошло немного времени для литпроцесса, но изменения в нём есть, и об этом, а также о более широком взгляде на ушедший период «нулевых» и будущем литературного мира вновь будет разговор в сегодняшней беседе.

Алексей ЗЫРЯНОВ

– Алексей, могли бы вы оценить общий фон современной русской литературы? Здесь я имею в виду всё же аудиторию писательскую. В целом, если представить это, как один большой корабль, как вы думаете, куда он плывёт, корабль этот?

– Я думаю, мы преодолели тот огромный участок «нулевых» годов в океане отечественного литпроцесса, наполненный штилем, унынием и неверием в перспективность дальнейшего развития отечественной литературы. В то самое время стёб и плач становились главными атрибутами эмоциональной оценки действительности со стороны писателей и критиков. Никто не хотел читать литжурналы не то что внимательно, а вообще удосужиться это сделать, но каждому хотелось прыснуть в кулачок по поводу их содержания. И как правило многие очернительские высказывания были бессодержательны, то есть просто состояли из уничижительных штампов, не раскрывающих детальной сути претензий.

Корабль сейчас идёт к другим берегам на крутых волнах, а его пассажиров болтает из стороны в сторону. Но корабль на ходу, он идёт по волнам критики, и это радует. Хуже, когда литературный корабль бесславно гниёт на берегу словесности.

– В последние годы полки магазинов завалены исключительно фантастикой. Оценить этот процесс с одной стороны легко, с другой – нет. Открывая ряды томов, понимаешь, что, порой, сочинял то ли робот, то ли было специальное задание для публики Канатчиковой дачи – после чего результаты были сделаны общедоступными. Что вы можете на это сказать?

– В тюменских книжных магазинах пополнение полочного пространства фантастикой – обычное общероссийское дело. Традиционный же отечественный жанр реализма и иже с ним держится на «шлягерах» 90-х и немножко нулевых. Авторы известные, но новых книг на полках остаётся мало, потому что их скупают в первый день продаж. Новинки реализма и нон-фикшна выкладываются при входе, а потом продаются так, что для полки уже не остаётся экземпляров. И это касается взрослой литературы. На пыльных полках же остаются засаленные образчики прошлого десятилетия и новинки фантастики, для которой демонстрационные столы зачастую не нужны; отдел фантастики не нуждается в вывесках, ведь у него постоянные местные клиенты из числа студенческой молодёжи и интеллигентных сорокалетних.

А главные издательства уже не первый год ставят на поток новые имена в фантастике. Спрос на жанр не ограничивается критерием значимости авторов: лишь бы обложка была сверхфантастичной – побольше бластеров и монстров.

– Как вы думаете, почему те имена, которые в России идут первыми номерами, в мире никому не интересны? Взять хотя бы Пелевина, Быкова, Сорокина и Прилепина. Безусловно, проводятся иностранные издания, но всё это не более, чем рамочный вброс. Что вы думаете?

– Просто иностранные СМИ не будут за свой счёт рекламировать книги негосударственного издательства, мне так кажется. Читать наших авторов вполне могут в немалом количестве, но находят их в магазинах истинно заинтересованные читатели. Нам неизвестна вся статистика запроса на наших авторов, но озвученные имена издаются там не единожды. Даже специфический для некоторых критиков в России автор Роман Сенчин переведён на несколько европейских языков.

– Как вы думаете, негров на литературном поприще стало больше или меньше?

– Литнегров не стало больше, просто некоторые вышли из тени, но под псевдонимами. На их место пришли хипстеры и фрилансеры. Тот же проект «Пелевин» пишется уже давно не одним человеком, а коллективом, который пользуется архивом автора (который является в свою очередь лишь сентиментальным бредом да ещё плюс ворованными идеями у Карлоса Кастанеды и буддистских учений) и на этой основе этот негроидный коллектив пытается дополнять реалии мира под обложку новой книги. У меня такое подозрение, что этот некий Виктор Олегович давно умер от употребления наркотиков или лечится в клинике для душевнобольных. «Эксмо» никогда не выставит конкретного человека для опровержения моей мысли. Я уже пару раз совсем случайно, но совершенно открыто для всех посетителей «Фэйсбука» общался с ведущим редактором отдела современной российской прозы издательства «Эксмо» Юлией Качалкиной на тему существования Виктора Пелевина в живую, а не на книжной обложке. И были эти беседы один раз в записи на странице известного всем Евгения Ермолина (в 2013 году), а второй раз (много раньше) уже не помню где. И оба раза Качалкина в комментариях не могла ничего предъявить кроме стёба в мой адрес, но уже через несколько минут удаляла все свои комментарии, в которых она говорила со мной о Пелевине. Эту её боязнь сохранять обсуждение фактов наличия живого человека под именем Виктор Пелевин была раскрыта сотням читателям и подписчикам социальной сети «Фэйсбук».

Пелевина не существует, есть исписавшиеся негры, замещающие его персону.

– Вот если взять экономику – всё у нас на ручном управлении. Взять литературу. Как вы думаете, она в свободном плавании в России, или также существует момент управления сверху?

– Она в свободном плавании. И власть уже пытается её подкупить. И всё это сопряжено с риском для обеих сторон. Писателей и поэтов регулярно приглашают на аналитические передачи, как, например, «Вечер с Владимиром Соловьёвым», где очень часто гостями являются известные мне поэт Юрий Кублановский, начитанный публицист и сатирик Михаил Веллер, писатель консервативного толка Александр Проханов, а сейчас ещё и фантаст Сергей Лукьяненко, который всенародно объявил о запрете переводов на украинский язык его книг в связи с нарастанием профашистских настроений в Киеве.

А совсем недавно в мае Владимир Познер пригласил в студию «Первого канала» к себе на передачу популярного писателя Захара Прилепина, который в свою очередь однажды, преодолев цензуру путинских идеологов, побывал намного раньше на том же канале в передаче «На ночь глядя». До этого там традиционно приглашали сплошь актёров и деятелей шоу-бизнеса.

У того же Познера Прилепин говорил и о цензуре вообще, а не конкретно в литературе. Кстати сказать, и не менее известный товарищ Захара писатель и публицист Сергей Шаргунов был во многих передачах в прямом эфире на канале «Россия-1».

– Давайте перейдём к литературной критике. Могли бы вы оценить общую тенденцию? Есть ли в России критика, как яркая самодостаточная величина, или же тут – привычный момент – вокруг одного журнала крутятся знакомые, родственники, кореши редакторов и проч. (Знаю по множеству примеров, что обычно это так, и объективных критериев тут почти никогда не бывает)

– В литературе это будет всегда и она этим живёт. Какая бы сплочённость не была – она всегда на пользу благому делу. И на обычной работе есть шайки коллег-единомышленников, и в собственной родне найдутся компактные сообщества желающих выжить других родственников. Дело только в том, как одиночкам вписаться во всё это. Но непременно все приходят к общим группам. И я кое-где уже и свой и враг кого-то.

Поодиночке нам всё в этом мире надоест, а в литературной компании всегда движение и интерес.

– Давайте подумаем. До каких высот (ну или скорее всего – низот) можно докатиться, руководствуясь принципом кум-сват-брат в литературном мире? Просто – помечтать, представить что-то лет через 50?

– Общины выживают всегда. Коммунизм у нас в крови. В общине нет кризисов, есть лишь воспалённый эгоизм отдельных личностей, коим когда-то захочется немножечко больше всех. Литературный мир лишится силы, если не будет объединяться. По любым критериям. От прямолинейных в своих суждениях интернет-блоггеров устанут либо их будет устранять действующая власть, а писатели всегда сумеют обойти цензуру или найти в этом мире прекрасные моменты, которыми они захотят поделиться, а у таких людей всегда найдутся поклонники.

– О чём вы мечтаете? Что бы вы хотели совершить такого особенного? Может быть, magnum opus, что-то вроде этого.

– Я хотел бы жить при миллионных тиражах отечественных литжурналов и жить на высоком этаже, чтобы, лёжа в гамаке на балконе, читать с утра периодику и никуда не спешить днём до самого вечера, а ночью – писать статью, рассказ, стихи.

– Теперь попробуем затронуть сеть. Сейчас всё идёт по курсу укрупнения. Мелкие проекты упраздняются. На сайте «Проза.ру» регулярно проводится конкурс «Писатель года». Заплатил – и ты писатель года. При этом сборник этот приобретают те, кто за него заплатил. Получается невероятный вселенский гротеск. Это – лишь один пример. На «Прозе» – почти 200 тысяч писателей. И, что интересно, я почти никогда не слышал здравой оценки этой поистине нечеловеческой перверсии. Меж тем, мы видим, что за границей подобных тусовок нет, есть нормальные общечеловеческие социальные сети читателя (именно читателя, не графомана), а все авторы стремятся продаваться. Исключительно – за деньги. Как бы вы продолжили мою мысль?

– Слава Богу... я ушёл. Ушёл из этой свалки под именем «Проза.ру». Моя страница там есть, но я её не обновляю. Я поверил в литжурналы и не прогадал. Только на сайте интернет-библиотекиМаксима Мошкова есть моя страница, где я публикую все свои новые произведения. Она мне нужна перво-наперво для представленности в Сети, чужих произведений, как раньше, я там уже не ищу.

И ещё об одном «кстати». Максим Мошков был в апреле на радиостанции «Маяк», где он отвечал на вопросы радиоведущих. Я успел прослушать полезную своей информативностью беседу не с начала, но до самого конца выпуска. И многие другие писатели присутствовали у них в гостях. Так что, литература вхожа вновь не только в телевизор, но и в каждый радиоприёмник.

– Наконец, ещё мечты. Представьте себе идеальное общество. Какой бы была литература в нём?

– Идеальное общество не интересно писателям, потому что их тексты о нём никому не будут интересны. Мы живём в стране, где общество имеет множество пороков, пересекающихся с добром, а из слияния со всем этим рождается увлекательная и непредсказуемая жизнь. В нашем обществе литература шире человеческих идеалов, она сплетена из сплошных противоречий. Природа гения, как говорил А.С., – друг парадокса.

Юлия Щербинина: "Итак, первоочередная задача литературной критики – отказ от словесного экстремизма. Хватит жрать и ржать – критика не ресторан и не цирк"

Знамя, 2014, №5
 Юлия Щербинина
После двоеточия
О насущных задачах литературной критики
Юлия Щербинина – доктор педагогических наук, профессор МПГУ, специалист по коммуникативистике, неориторике, дискурсологии. Автор восьми научных, научно-популярных и учебных книг. Со статьями о современной литературе публиковалась в журналах «Октябрь», «Знамя», «Вопросы литературы», «Континент», «Нева», «Волга» и других.

Вопросы о роли, функциях, тенденциях нашей литературной критики сродни вечным русским вопросам «Что делать?», «Кто виноват?» и «Кому на Руси жить хорошо?». В последние годы актуальные проблемы литературно-критического дискурса широко обсуждались на страницах газеты «Литературная Россия», в журнале «Вопросы литературы», в интернет-издании «OpenSpace», на круглых столах в ведущих российских вузах; издательством «НЛО» выпущено фундаментальное исследование «История русской литературной критики». При этом отчетливо обозначился парадокс: теория литкритики разительно не соответствует ее реальной практике. Ставя перед собой все новые – более сложные и специфические – цели, критика оказывается не в состоянии выполнять исходные функции, соответствовать требованиям минимум-миниморум.
Все далее излагаемые позиции не отличаются особой новизной, глубиной или оригинальностью – они аксиоматичны, поверхностны и прямолинейны. Тем неменее в настоящий момент необходимы их системное предъявление и публичная артикуляция. Особо подчеркнем: предмет настоящей статьи – не лица критиков, а лицо критики; не конкретные люди, а насущные проблемы.
Перестать жрать и ржать
Нынешние споры о высшем предназначении, приоритетных направлениях, культурных механизмах критики, разговоры о высоких материях и фундаментальных категориях в области экспертизы литературного творчества ведутся в атмосфере выраженной агрессии, примитивного недоброжелательства. Невозможно всерьез воспринимать академические штудии о миссии литкритики, авторы которых выводят смысл данного понятия из первого значения глагола критиковать – «высказываться о чем-либо, подчеркивая недостатки; выявление ошибок и их разбор». Не только на уровне массового сознания, но и внутри экспертного сообщества бытует образ критика-киллера, а литературное произведение воспринимается не иначе как Карфаген, который должен быть разрушен.
В начале 2000-х рукоплескали эскападам Аделаиды Метелкиной – темной стороне alterego Бориса Кузьминского. В 2008 году Вадим Левенталь настаивал на том, что «фигура хама оформляет и упорядочивает аморфный литературный быт и позволяет ему быть»[1], а Вячеслав Курицын тосковал по литературному скандалу[2]. Через два года Михаил Бойко пафосно заявил, что «нам нужны десятки, много десятков Бурениных»[3]. И вот в минувшем году Кирилл Анкудинов снова сокрушается, что «в нашей литкритике “пространство ругани” сведено к жалким резервациям»[4], а Игорь Панин заявляет, что настоящий критик «должен походить на героя криминальной драмы, триллера, боевика»[5] .
Казалось бы, пора уже закрыть эту надоевшую тему и прекратить псевдополемику о вещах непреложных и однозначных – но, как видим, призывы к возвращениюлатунских и авербахов появляются с завидной периодичностью, словно сезонные обострения. Это уже какая-то идефикс, устойчивый ментальный комплекс нашей словесности: будто лучшая форма диалога критика с писателем – словесный мордобой[6].
Заметно и другое: выраженная агрессивность плюс стремительная скорость. Критик предпочитает действовать наскоком, наездом, нахрапом. По принципу: «Как потопчешь – так и пожрешь». И поржешь: открытые издевки, ядовитая ирония, злобное высмеивание – не менее популярные приемы литературно-критической полемики и, одновременно, беспроигрышные способы достижения публичного успеха через скандал. Даже начинающий критик – и тот утверждается в профессиональном цехе не словом гармонии, а словом вражды (В. Жарова, Е. Ратникова, А. Зырянов).
Итак, первоочередная задача литературной критики – отказ от словесного экстремизма. Хватит жрать и ржать – критика не ресторан и не цирк.
Совершенствовать аналитическую оптику
Другая беда нынешней литкритики – ограниченность знания, узость кругозора, нежелание расширять сферу анализа. В фокус экспертного внимания попадают преимущественно тексты из премиальных списков. «Русский Букер», «Русский Букер», стоп сигнальные огни…
Фамилии авторов, чьи произведения регулярно рецензируются, постепенно составляются в перечень, претендующий на незыблемость азбуки: А – Акунин; Б – Быков; В – Волос; Г – Гришковец; Д – Данилов; Е – Елизаров; Ж – Житинский; З – Захар (без фамилии); И – Иличевский; К – Кабаков; Л – Лимонов; М – Маканин; Н –Найман; О – Отрошенко; П – Пелевин; Р – Рубина; С – Сорокин; Т – Терехов; У – Улицкая; Ф – Фигль-Мигль; Х – Хаецкая; Ц – Цветков; Ч – Чижова; Ш – Шишкин; Щ – Щербакова; Э – Элтанг; Ю – Юзефович. А венчает сей славный список «Я» – эго критика великого, ужасного и всемогущего.
Особо заметим: преобладают обитатели столицы, жителей российских регионов и ближнего зарубежья жалуют гораздо меньшим вниманием. Между тем, помимо относительно раскрученных и стабильно выпускаемых центральными издательствами авторов вроде Дениса Осокина (Казань), Игоря Савельева (Уфа), Дениса Гуцко(Ростов-на-Дону), Василия Авченко (Владивосток), Игоря Сахновского (Екатеринбург), Ирины Богатыревой (Ульяновск), Владимира Лорченкова (Кишинев), СергеяЖадана (Харьков), у нас имеются не менее талантливые и достойные Дмитрий Новиков, Ирина Мамаева – в Петрозаводске; Нина Горланова, Вячеслав Букур, Владимир Пирожников – в Перми; Геннадий Прашкевич – в Новосибирске; Сергей Солоух – в Кемерово; Елена Стяжкина – в Донецке; Иван Глаголев, Николай Веревочкин – вАлматы; Андрей Левкин – в Риге; Евгений Абдуллаев (Сухбат Афлатуни) – в Ташкенте…
Плохо и то, что гораздо больше говорят, чем по-настоящему пишут о прозе Сергея Кузнецова, Алана Черчесова, Сергея Самсонова, Афанасия Мамедова, Александра Григоренко, Елены Катишонок, Софьи Купряшиной. Вяло освещается творчество ныне проживающих за рубежом Евгения Клюева, Михаила Гиголашвили, Алексея Козлачкова. Остались практически незамеченными интересные романы Андрея Кутерницкого «Первая женщина» (2001), Георгия Котлова «Несколько мертвецов и молоко для Роберта» (2002); отличный сборник рассказов Владислава Шурыгина «Письма мертвого капитана» (2005). Прискорбно и явно недостаточное внимание к неординарным романам Анатолия Рясова «Пустырь», Валерия Вотрина «Логопед», Андрея Таврова «Матрос на мачте», в которых художественными средствами решаются сложнейшие лингвофилософские проблемы.
Помимо коррекции близорукости, литкритике необходимо тренировать периферийное зрение: обращаться не только к художественным произведениям, но и документальной прозе, которая по преимуществу рефлексируется очень поверхностно и формально. Выходит анонс книги накануне книжных ярмарок и фестивалей, книга включается в рекомендательные списки и общие обзоры – после чего о ней… благополучно забывают. В освоении нон-фикшн критике отчасти содействуют колумнистикаи литературная журналистика, но даже совместных усилий недостаточно при заметном росте читательского спроса на научные издания и документалистику на фоне снижения интереса к художественной прозе. Если за период 2008–2012 годов научные книги прибавили почти 23% по числу выпущенных наименований, то в сегменте художественной литературы число названий сократилось на 17,5%.[7] При таких цифрах критикам явно не хватает ни оперативности, ни гибкости реагирования.
Так пролетела мимо критиков остро полемическая работа Ильи Носырева «Мастера иллюзий. Как идеи превращают нас в рабов». Не удостоились подробного анализа тексты Александра Чанцева «Бунт красоты» и «Литература 2.0». Очень мало сказано о масштабных проектах Алексея Иванова «Увидеть русский бунт» и «Горнозаводская цивилизация». Не состоялся развернутый публичный диалог о прозе Светланы Алексиевич. Неужели оттого, что Иванов и Алексиевич живут не в Москве?
Еще одна беда литкритической оптики – искажения объемов, размеров, пропорций. Выходит очередной роман Пелевина, Сорокина, Шишкина – сразу шквал мнений, волна рецензий. Кто-то получает крупную премию, организует политическую акцию или просто оказывается в центре скандала – тут же поток газетно-журнальных откликов, треск в блогах, скрещение копий в пылу полемики. Выходит книга «о загадке русской души», «о мерзостях российской глубинки», «о протестных движениях», «о проблемах отечественного образования» (нужное подчеркнуть) – все заполошно вскидываются и рвутся в бой обсуждения. Три основных стимула для литературно-критического высказывания: громкое имя автора, яркое публичное событие, злободневность текста. Все прочее – по остаточному принципу.
Так мы получили обширный корпус рецензий на роман Антона Понизовского «Обращение в слух» – и ни словом не упомянули (от простого незнания?), что еще тридцать лет назад «новаторские» приемы Понизовского и на уровне замысла, и на уровне содержания, и на уровне подачи использовала Алексиевич в «Цинковых мальчиках», что и поставило ее документалистику в один ряд с высокими образцами художественной прозы.
Оптические аберрации литкритики связаны и с прочно утвердившимся рубрикационно-нишевым подходом к ранжированию писателей и классификации текстов. Тут критики идут уже вслед за издателями, с маниакальным упорством расставляя авторов на полки форматов, втискивая в рамки жанров, очерчивая границы творчества. При нишевом подходе адекватный разговор о литературе вообще бессмыслен: паря в эмпиреях абстрактных понятий, критик полностью оторван от реального содержания произведения, от контекста его создания, от авторского замысла.
Сколько можно проводить прозу Олега Павлова, Романа Сенчина, Владимира Козлова по категории «чернухи»? (Притом, что и между собой эти авторы разительно отличаются.) До каких пор Алексей Иванов будет числиться в «почвенниках» и «авторах фэнтези»? Почему Дмитрия Колодана жестко зажимают тисками фантастики? Когда перестанут путать «эпичность» и «эпопейность» при анализе текстов Дмитрия Быкова, Александра Мелихова, Евгения Водолазкина? Кто подберет точные определения для прозы Гаврилова, Клюева, Осокина, Григоренко? Кто внятно, последовательно и непротиворечиво разъяснит отличия «нового реализма» от традиционного, а также от мета-, квази-, гипер-, фото-, турбо- и прочих реализмов?
Преодолеть редукцию

Из чего сделан скандинавский детектив

Когда Стиг Ларссон со своим неоконченным «Миллениумом» посмертно ворвался в списки мировых бестселлеров, он не был в этих списках единственным скандинавом: там давно прописались Ю Несбё и Хеннинг Манкелль. Соединив развлекательное чтиво с трактатом об упадке общества, Ларссон тоже не изобрел Америку — это сделали за него еще в 70-х Пер Валё и Май Шевалль. Но именно успех его трех романов позволил говорить о

феномене скандинавского детектива, даром что тот прекрасно существовал и раньше. Трилогия Ларссона заставил присмотреться к другим авторам, хотя главная троица так и остается неизменной: в ней есть Ларссон, который лучше прочих продается, Манкелль, которого дольше прочих знают, и Несбё, который пишет лучше всех вместе взятых.

Читать дальше

Лев Лурье: "Свечин вполне выдерживает сравнение с Акуниным и Юзефовичем"

Источник
Нижегородский Акунин

Лев Лурье - об исторической беллетристике Николая Свечина 

С легкой руки Леонида Юзефовича и Бориса Акунина исторический детектив стал модным и доходным жанром. Издательства "Яуза" и "Эксмо" выпускают совместную серию исторической беллетристики. Хедлайнеры — наш земляк Антон Чиж, харьковчанка Ирина Глебова и нижегородец Николай Свечин.

Роман последнего "Между Амуром и Невой" я купил дней десять назад на станции метро "Владимирская", чтобы скоротать путь до "Чкаловской". С тех пор, что называется, подсел на этого писателя, прочел все шесть имеющихся в продаже его книг: пять романов и сборник небольших повестей. Имею целокупное представление.

Действие сочинений Свечина происходит на рубеже царствований — Александра II и Александра III: в лихие 1870–е и тучные 1880–е годы. Главные герои Павел Благово и Алексей Лыков служат в нижегородской сыскной полиции. Им удается спасти Александра II от очередного (но не последнего) покушения народовольцев. Нижегородцев переводят в Петербург, где они делают феноменальную карьеру: Благово назначен вице–директором Департамента полиции, титулярный советник Лыков служит при нем чиновником по особым поручениям. Благово — аристократ, выпускник Морского корпуса, посетитель яхт–клуба. Коллежский асессор Лыков попроще, но он мастер силовых единоборств, гениальный актер — а следовательно, великолепный агент под прикрытием.

Композиция всех сочинений напоминает роман Жюля Верна "Дети капитана Гранта": герои путешествуют по стране и за границей и сталкиваются с важнейшими историческими персонажами и разнообразными социальными типами. Географический охват: от Новой Гвинеи с Миклухо–Маклаем и папуасами до притонов Сенной, от нижегородского Кунавина до отрогов Памира. Среди действующих лиц — старообрядцы Рогожского кладбища, Лорис–Меликов, Плеве, княгиня Юрьевская, варнаки с Нерченской каторги, золотоискатели в Манчжурии, конокрады, профессиональные убийцы, английские и австрийские шпионы.

Читатель становится свидетелем важнейших событий тогдашней внешней политики: соперничества Британии и России в Центральной Азии, Русско–Турецкой войны и Берлинского конгресса, кризиса во взаимоотношениях России и Германии, франко–русского сближения. Нам подробно рассказывают о "Народной воле", тайной антитеррористической "Священной дружине", претензиях великого князя Владимира Александровича на трон и попытке захвата власти в стране политической полицией.

Экономист по образованию, нижегородский бизнесмен Николай Свечин (настоящее имя писателя — Николай Викторович Инкин) подошел к сочинительству с большой серьезностью, перелопатил почти все изданные мемуары, дневники, путеводители, монографии об интересующем его времени. Поэтому его книги точны и познавательны. Во всяком случае, криминальная топография Петербурга свидетельствует о знакомстве с классическими работами Владимира Михневича, Александра Бахтиарова и мало известными полицейскими романами того времени. Подкупает его англосаксонская тщательность — уж если герои расследуют деятельность огромной шайки конокрадов, то мы узнаем цены различных пород лошадей на тогдашнем рынке, потребность русской кавалерии в конном составе, наилучшие способы убийства владельца лошади с последующим уничтожением трупа...

Идеология Свечина умеренно консервативна. Мужики у него не богоносцы, а народ дикий и опасный. Чиновничество пронизано коррупцией. Реформы дестабилизируют обстановку и могут быть опасны государству. Но излишний зажим общественной жизни тоже чреват будущими революциями. "Делай, что должно, а будет, что будет". Положительные герои преданы России, благородны и отважны, как и должно быть в приключенческой литературе.

Понятно, что перед нами не великие произведения. Но, прямо сказать, настоящей исторической беллетристики уровня "Капитанской дочки", "Хаджи–Мурата", "Смерти Вазир–Мухтара", "Смуглой леди сонетов" и не должно быть много. И Свечин вполне выдерживает сравнение с Акуниным и Юзефовичем.

Разве что герои у него нередко общаются как персонажи "Ментов". Автору внимательнее надо проштудировать словарь Владимира Даля и тогдашнюю беллетристику — Чехова, Гаршина, Короленко.

В общем, отличное чтение в общественном транспорте, поездах и самолетах. Особенно пригодится школьникам 7 – 8–х классов.

"В России «недетской детской» прозы пока мало..."

Источник

     Галина Юзефович / «Итоги», 08.04.2013

Тем, на которые не принято было бы сегодня говорить в книгах с детьми, в мире почти не осталось. В России «недетской детской» прозы пока мало, но расцвет этого типа литературы на отечественной почве дело ближайших лет.
Завтра у девятилетнего Саши Зайчика важный день: он должен стать пионером, причем галстук ему самому и его одноклассникам повяжет не кто-нибудь, а Сашин папа — настоящий коммунист и герой органов, лично разоблачивший не один десяток вредителей. На дворе 1937 год, ночью папу арестуют, а сам Саша на торжественной линейке, неловко махнув знаменем дружины, случайно отобьет нос у бюста Великого Вождя и Учителя... Любой человек, захвативший обличительную эпоху 80—90-х годов, читал немало подобных историй, а потому отлично знает, к чему ведут такие зачины, и едва ли будет сильно впечатлен. Но вышедшая на днях повесть театрального художника Евгения Ельчина (он же выступил и в роли иллюстратора) «Сталинский нос» рассчитана на детей младшего и среднего школьного возраста, ровесников злополучного Саши... Историческая трагедия таким образом перемещается из области взрослой рефлексии в поле детского осмысления, восприятия и — в перспективе — обсуждения. Книга Ельчина не без оснований претендует на звание первой детской книги о сталинизме и репрессиях. Однако она продолжает и развивает более широкий тренд.
Тенденция, предписывающая посредством художественной литературы как можно раньше включать детей в контекст взрослых проблем, сюжетов и отношений, зародилась несколько лет назад и с тех пор только набирает авторитет среди вдумчивых родителей. У этого процесса есть несколько возможных объяснений. Так, по мнению Юлии Загачин, директора издательства «Розовый жираф» (именно там вышел «Сталинский нос»), это результат общего увеличения количества детских книг по сравнению с катастрофическим провалом 90-х годов. «Появление книг на так называемые трудные темы — это логичное следствие того, что книг вообще стало больше, — полагает издатель. — У юного читателя появляется выбор, и он закономерным образом хочет читать в том числе и о тех проблемах, которые переживаются в жизни». По мнению педагога и переводчика детской литературы Ольги Варшавер, интерес детских авторов к «недетским темам» связан в первую очередь с тем, что окружающая жизнь становится все более жесткой: «Пропасть между литературой и жизнью все заметнее, и мудрые люди ее не углубляют, а перекидывают какие-то мостки, готовят детей к встрече с реальностью».
А вот с точки зрения психологии никаких «тяжелых» или «страшных» для детского восприятия тем в принципе не существует — есть лишь темы, на которые трудно говорить самим взрослым, да недетские методы их подачи. «Представления ребенка о «страшном» или «запретном» — это культурный конструкт. Младенец на рефлекторном уровне боится буквально нескольких вещей — например, черно-оранжевых полосок в окрасе животных, — рассказывает семейный психотерапевт Екатерина Кадиева. — Про все остальные страхи он узнает от нас, взрослых. Поэтому нет ничего страшного или вредного в том, чтобы говорить с ребенком на «страшные» или «неудобные» темы — такие, как, например, смерть. Главное в этом разговоре не перегружать ребенка собственными негативными эмоциями и страхами, избегать излишних подробностей, стараться делать это в доступной и комфортной для него форме».
Секс, наркотики, рок-н-ролл

Лев Аннинский об альманахе "День поэзии"

Источник
     Лев Аннинский, Владимир Хохлев / «НГ-Ex Libris», 25.04.2013
Лев Аннинский – бережный хранитель самого первого «Дня поэзии». Фото Александра Асманова
Лев Александрович Аннинский (р. 1934) – литературный критик,  литературовед, публицист. Родился в Ростове-на-Дону. Окончил филологический факультет МГУ. Автор более 30 книг. Работал в журналах "Советский Союз", "Знамя", "Литературное обозрение", в "Литературной газете" и др., на телеканале "Культура". Член редколлегии журнала "Дружба народов". Член жюри литературной премии "Ясная Поляна".
Недавно увидел свет выпуск альманаха «День поэзии – XXI век» за 2012 год. «День поэзии» имеет давнюю и непростую историю: появившись в 1956 году и став громким событием в литературной жизни страны, издание просуществовало до 1991-го. Затем было несколько попыток возродить альманах, но в привычном ежегодном формате «День поэзии» «воскрес» только в 2006 году по инициативе московского поэта Андрея Шацкова. О старом и новом «Дне поэзии» Владимиру ХОХЛЕВУ рассказал давний участник альманаха, критик и литературовед Лев АННИНСКИЙ.
– Лев Александрович, как зародился «День поэзии»? Почему вдруг он обрел общенациональное звучание с самого первого своего выпуска в 1956 году?
– Потому что тот год был подобен мигу, когда прошлое и грядущее вдруг переглянулись равновесно и несовместимо.
Потому что поэзия почувствовала этот судьбоносный миг нашей истории и – в полном соответствии с верой в будущее – наделила его светоносным словом: «День».
Хотя исходные данные вроде бы не возбуждали, а успокаивали: издательство «Московский рабочий» – с 1922 года партийно-кооперативное (оба слова привычны); в редколлегии нового альманаха – старые имена: Павел Антокольский, Семен Кирсанов, Владимир Луговской (инициатор издания), Леонид Мартынов, Лев Ошанин, Зиновий Паперный, Ярослав Смеляков, Яков Хелемский, Александр Яшин… На все вкусы и жанры! А если добавить Роберта Рождественского, то и на все возрасты… Как полагается.
И все-таки что-то магнетически закрутилось вокруг «волюма», появившегося в книжных магазинах осенью 1956 года. Что-то завораживало в пестрой обложке, покрытой автографами поэтов. Что-то подсказывало: хватай и читай!
Схвачено. Прочитано. И – сбережено в неприкосновенном запасе. Хотя издано так, что и сохранить нельзя: огромный формат, не встающий на полку и впихиваемый поверх книжного ряда: тонкая бумага, рвущаяся от перелистывания… Но эту живо-уязвимую бумажную хрупкость – я это сразу почувствовал – нужно хранить! Я сохранил. Храню второе полустолетие. Осторожно листаю пожелтевшие страницы.
А тогда – какая там осторожность! Карандаш наготове! Чуть не от чтения каждого стиха на полях – восклицательные знаки! Впрочем, не только восклицательные. Надо же учесть мое тогдашнее состояние. Мне 22 года, я – выпускник филологического факультета МГУ, распределен в аспирантуру, готовлюсь к вступительным экзаменам, обложен книгами. Тема моя: горьковский «Самгин», но поэзия висит в воздухе, звенит, гремит, дразнит – входит в непременный обиход, независимо от будущей диссертации. С диссертацией ничего не вышло, у всего нашего выпуска. Вспыхнуло венгерское восстание, закрылись на социальное оздоровление двери аспирантур, подступила безработица… Мятежное имя «Петефи» шепчут и кричат вокруг, у ног бронзового Маяковского молодые толпы слушают и читают стихи, терзает души «День поэзии».
– Добрый день! – нас приветствует редколлегия в Предисловии и вдохновляет «Поэзией Коммунизма», «где будет много стихов и песен». Нормально. Принимается как привычное. А непривычное подстерегает дальше. В ахматовском: «И не с кем плакать, не с кем вспоминать,/ и медленно от нас уходят тени…» В цветаевском отпаде из огня в оледенение… Вот такой «коммунизм».
Листаю дальше. Критика и публицистика задевают, как и поэзия. «О воспитании и самовоспитании». Павел Антокольский. Карандаш в руку: «Новый Брюсов!» «Спор о поэзии». Лев  Копелев. «Новый Дидро!» Так и чешутся руки. Иногда – опускаются. Никаких помет – на стихотворении, открывающем «День». «Еще за деньги люди держатся./ Но скоро этого не будет...» Сказать бы Асееву, как оголтело станут держаться за деньги наши соотечественники в XXI веке…
Первое восторженное восклицание на полях – не смейтесь! – при чтении детской интермедии Агнии Барто. Дети играют и орут, а потом смолкают, взявшись за картишки. Тихая, мол, игра! Так надо же знать подтексты, в которые загоняла нас цензура той эпохи, надо понимать, откуда у нас тихие фиги в пустых карманах, какие развеселые «картишки» идут в обход общепринятых готовых форм… И вдруг все это отлетает. «Вы в той стране, где нет готовых форм…» Врезается в подсознание. И тотчас подхвачено, да так, что ломается карандаш от восклицательных и прочих знаков.

Павел Басинский: "Толстые" литературные журналы существуют везде"

Источник

     Павел Басинский / «Российская газета», 29.04.2013

Существует расхожая легенда, что "толстые" литературные журналы, мол, издавались только в СССР, а теперь - только на постсоветском пространстве. А, дескать, в Европе и Америке их не было и нет, потому что это наша кровная культура, нами придуманная, и поэтому ее надо хранить и оберегать."Толстые" литературные журналы существуют везде. Например, есть англо-американский литературный журнал Granta. В Лондоне он выходит четыре раза в год, по формату напоминает наш русский "Континент", по дизайну - что-то среднее между нашим обычным "толстяком" и нашим "Снобом". То есть там есть и тексты, и фотографии, и всякие придумки вроде текстов, напечатанных вверх тормашками и прочими приколами. 123-й (весенний) номер Granta за нынешний год целиком посвящен "лучшим молодым британским романистам".
15 апреля Granta объявил 20 лучших британских молодых авторов, тексты которых (фрагменты) и составили весенний выпуск. Чтобы представить себе степень авторитетности такого списка для читателей и издателей Великобритании, достаточно сказать, что Granta в свое время открыл такие имена, как Мартин Эмис, Джулиан Барнс, Салман Рушди, Иэн Макьюэн, Кадзуо Исигуро - сегодня это современные классики не только в Англии, но во всем мире. Список объявляется лишь раз в десятилетие и тем самым определяет литературную картину целого поколения.
Почему бы и нам не придумать что-то подобное? А то ведь журналов много, премий - еще больше, а главного, наиболее авторитетного навигатора в море словесности как не было, так и нет. Не в обиду нашим замечательным "толстякам" будь сказано, но каждый из них по-своему хорош, а все-таки не главный. Даже и "Новый мир". Не в обиду "Большой книге" будь сказано, но она формирует писательскую "команду чемпионов" на один год. Это процесс живой, интересный, многих раздражающий (что нормально), но никак не формирующий картину целого поколения. Быков, Шишкин, Улицкая, Маканин, Гранин и другие "премьеры" "Большой книги" - это уж точно не одно поколение.
Попытка премии "Букер" разыграть проект "Букер десятилетия" был по-своему хорош, но главным писателем десятилетия оказался, увы, ушедший от нас выдающийся филолог и как лишь в конце его жизни обнаружилось, не менее выдающийся писатель Александр Павлович Чудаков. Я счастлив, что в том числе благодаря "Букеру десятилетия" его роман "Ложится мгла на старые ступени..." до сих пор занимает верхние позиции в рейтингах книгопродаж. Но литературной картины десятилетия я из всего этого не вижу.
Попытка премии "Национальный бестселлер" поиграть в забавный проект "Супернацбест" завершился тем, что "суперписателем" стал Захар Прилепин, причем не за свой главный роман "Санькя", а за им самим особо любимый (но это не объективный критерий) сборник рассказов "Грех". Да еще все журналисты счесали языки о том, что "Супернацбест" по-хорошему должен был получить другой писатель на "П" - Виктор Пелевин, а просто он на церемонию не явился и тем всех обидел. Какая же это навигация? Я даже не знаю, что это может быть? Пока "рулевым" литературного процесса остается "Большая книга", как бы это кому-то не нравилось, а не нравится это обычно тем, кто не входит в "короткие списки" или, войдя, потом не попадают в тройку победителей.
Но обидно: насколько же англичане основательнее нас в литературной навигации. Может, поэтому и целостная картина английской прозы, во всяком случае, более или менее ясна: можно спорить, кому кто милее - Барнс или Бэнкс, но нет вопроса о том, что это настоящие и неподдельные лидеры британской романистики.
Дело, наверное, не в идеях, а в национальной психологии. Мы никогда ни о чем не договоримся по существу. Креатива навалом, амбиций - еще больше, а ведет и корчит нас со страшной силой. Для меня на любых моих выступлениях в Москве ли, в провинции ли всегда самый мучительный вопрос: "А кого вы посоветуете почитать?". Я, конечно, могу посоветовать, но, зная разновкусие и разноидейный характер моего, заметьте, родного российского читателя, я никогда не уверен, что, вняв моим советам, кто-то потом не будет мысленно посылать меня ко всем чертям за зря потраченные на книги деньги.
Навигация - наше самое слабое звено, потому что она держится на авторитете и доверии. Нет авторитетов, потому что нет доверия. Нет доверия, потому что нет авторитетов. Замкнутый круг. Сталкиваемся лбами, ругаемся, ревнуем, завидуем (что в литературном мире дело обычное), а стратегии общей выработать не можем. Наверное, мы просто не любим друг друга, не можем сказать: "Мы с тобой одной крови" - я, чтобы меня дурно не поняли, культурную кровь имею в виду. В Британии, например, сейчас очень модно говорить, что я не английский писатель, а ирландский романист или шотландский поэт. Но свои двадцатки молодых они выбирают.
На днях трое из британской двадцатки молодых лидеров приезжали в Москву, выступали на "Чайной лекции" в баре Dress & drink. Вел вечер критик Александр Гаврилов. Тамима Анам (Tahmima Anam), Хелен Ойейеми (Helen Oyeyemi) и Бенджамин Марковиц (Benjamin Markovits). Прекрасные молодые лица, остроумные речи и никакой заносчивости в поведении. Пишут о революции в Бангладеш, сказочные истории, биографии Байрона, а кроме того - эссе, критику, работают журналистами, преподавателями в колледжах. Я слушал их и немного завидовал. Есть в их словах и жестах нечто такое, что напоминает о наследии великой имперской культуры, хотя от слова "имперский" они слегка морщатся. Наследия Шекспира, Байрона, Диккенса, Киплинга, Бронте, Голсуорси... Но ведь и у нас с имперским наследием дела не хуже. Будем перечислять? Что же мы мечемся-то?

Лауреаты литературно-критической премии им. В.В. Розанова «Летающие собаки» - 2012

Источник
5 июля 2012 в клубе «Книги в Билингве» состоялось награждение лауреатов литературно-критической премии им. В.В. Розанова, также известной как «Летающие собаки». Премия присуждается уже третий сезон, и координаторы ее Анна Голубкова и Андрей Пермяков самоотверженно не дают процессу закоснеть, а литературной общественности – соскучиться. Каждый раз после награждения лауреатов, при участии зала, происходит выбор «сюжета», который в следующем году будут осваивать соискатели.  

В этом сезоне потенциальным участникам было предложено сделать разбор одного из семи стихотворений семи поэтов. Перечень выглядел так:

1.Сергей Гандлевский. «У Гоши? Нет. На Автозаводской?»
http://magazines.russ.ru/znamia/2010/5/ga5.html
2. Александр Кабанов. «Говорят, что смерть – боится щекотки…»
http://magazines.russ.ru/interpoezia/2011/2/ka4.html
3. Виталий Пуханов. «В Ленинграде, на рассвете…»
http://magazines.russ.ru/nlo/2009/96/pu26.html
4. Елена Фанайлова. Лена и Люди
http://magazines.russ.ru/nlo/2008/91/fa16.html
5. Борис Херсонский. FM-РАДИО
http://magazines.russ.ru/arion/2009/1/h9.html
6. Алексей Цветков. «было третье сентября…»
http://www.vavilon.ru/diary/040907.html
7. Олег Юрьев. Два стихотворения
http://www.newkamera.de/blogs/oleg_jurjew/?p=1436

Жюри в составе Андрея Василевского, Евгении Вежлян, Данилы Давыдова, Александра Житенева, Сергея Оробия, Александра Петрушкина и Владимира Тучкова получило работы анонимными. Конкурсное задание этого года нашло какой-то особенный отклик в пишущей массе (на розановскую премию авторы выдвигают себя сами). Текстов поступило неожиданно много, причем с высоким процентом того, что Андрей Пермяков определил как «лютыйнеадекват». 

Урожай безумства и самодеятельности озадачил и жюри, и координаторов; впрочем, Евгения Вежлян напомнила об одной старинной академической примете: конференция считается укоренившейся, прошедшей своеобразное «боевое крещение» после того, как на нее явится сумасшедший.

По счастью, дилетанты и шизофреники отсеялись на ранней стадии, и до финала дошли исключительно серьезные, достойные люди.
Список победителей выглядит так:

Основная номинация – Алексей Конаков (Санкт-Петербург) об Александре Кабанове;
За стиль – Игорь Булатовский (Санкт-Петербург) об Олеге Юрьеве;
За обоснованность – Дмитрий Краснов /Артис (Санкт-Петербург) о Елене Фанайловой и Евгения Суслова (Нижний Новгород – Москва) об Олеге Юрьеве;

Спецпризы от координаторов премии: Наталия Черных (Москва), а также Анастасия Рогова(Мытищи) и Дарья Верясова (Красноярск).

Нововведение этого года: спецпризы от информационных партнёров – журналов «Воздух» и«Homo legens». Дмитрий Кузьмин остановил свой выбор на трех эссе, посвященных стихам Олега Юрьева. По его мнению, все три работы о Юрьеве, что были присланы на конкурс, не просто достойны награды, но только они из всего изобилия текстов ее и заслуживают. Таким образом, «Воздух» собирается опубликовать в одном номере эссе Евгении Сусловой, Игоря Булатовского и Всеволода Власкина (живущего в Австралии); каждое из трех – определенный, не пересекающийся с другими, ракурс, в котором автор рассматривает «Два стихотворения» Юрьева.

Случилось, однако, иное пересечение – в оценках троих конкурсных «инстанций». Оба главных редактора, Дмитрий Кузьмин и Юрий Коньков, отметили удостоенную также выбора жюри работу Евгении Сусловой. За кем в итоге почетное право опубликовать трижды увенчанный текст (лауреаты основного конкурса публикуются в журнале «Запасник») – теперь свой выбор предстоит сделать победительнице.    

Кстати, специально ради Евгении кураторы пошли на нарушение регламента: вместо традиционного алкогольного приза ей как не употребляющей спиртные напитки была вручена коробка конфет.

Все выступавшие члены жюри сходились в том, что маргинальный для нынешней журнальной критики формат – рецензия на одно стихотворение – должен стать нормой жизни. В других поднимавшихся вопросах тоже было заметно единодушие.

Так, и Дмитрий Кузьмин, и Данила Давыдов, и Андрей Василевский выказались против анонимности соискателей. Критика возможно по достоинству оценить лишь в контексте его«философии», данную работу – в ряду уже имеющихся. Репутация и личный миф – вещи важные. За принцип анонимности отчасти вступилась Евгения Вежлян: стиль и метод все равно выдают автора, а объективная оценка «безымянной» работы возможна, т.к. любой критический разбор должен как минимум соответствовать своему предмету.  

Что касается традиционных выборов нового «сюжета», то почти вне конкуренции оказалось предложение Дмитрия Кузьмина: оставить формат «об одном стихотворении», но премию вручать за авторский цикл таких работ. Интересная идея принадлежала Евгению Никитину: рецензия на несуществующее стихотворение (как тут же дополнила Наталия Черных – несуществующее стихотворение существующего автора).

Как бы то ни было, «последнее слово» за координаторами. А в ходе неформального общения, за распитием призов, наверняка, продолжали звучать дельные, тонкие, остроумные варианты.

  Марианна Ионова

"Ну, не родилось в этом году ни у кого шедевра. Просто хорошего качественного романа не появилось"

Елена Зелинская / «Православие и мир», 05.12.2012

Урок литературы

Жюри премии «Большая книга» само романов не пишет. Оно выбирает из того, что написали и представили другие. Ну, не родилось в этом году ни у кого шедевра. Просто хорошего качественного романа не появилось. Что делать?
Есть несколько испытанных приемов. Самый простой – не присуждать никому. Так и сказать: мы здесь для того, чтобы читающая публика не разучилась отличать литературу от, например, интегрального исчисления, которое само по себе может быть даже и хорошо, но, выданное за «Повесть временных лет», может сбить нас с последних ориентиров.
Другой способ прикрыть отсутствие настоящего победителя – это выставить, как щит, заслуженную фигуру.
Писателей с незапятнанной репутацией и так раз-два и обчелся, а чтобы еще с такой неуживчивой натурой, и дотянул до преклонных лет – случай исключительный и заслуживает всяческого поощрения. Для этого существуют премии типа «За вклад». Она выносит произведение автора за рамки, а точнее, над рамками обсуждения.
Даниил Гранин не нуждается в ежегодной переоценке своего творчества, а особенно в том, чтобы воспоминания о его военной молодости выставляли на конкурс художественной литературы.
Путаница с жанрами, кстати, привела и к главному конфликту, который горячо обсуждают критики.
Мнение жюри не совпало с выбором читателей, которые в этом году с неподдельным интересом раскупали книгу «Несвятые святые». Горячий спор, в котором критики обвиняют друг друга – в обскурантизме или, напротив, в оголтелом либерализме, – уводит от объяснения, которое просто, как пряник. «Несвятые святые» – это вообще не художественная литература, это документалистика!
Представьте, на «Оскара» выдвинули бы фильм Пивоварова «Хлеб для Сталина», а потом расстраивались и клеймили бы членов жюри, как скрытых сталинистов.
Я, конечно, пурист, и того же жду от тех, кто взялся судить, что хорошо в литературе, а где еще надо поработать.
Строго говоря, и биография Аксенова, занявшая второе место, отлично написанная, на библиотечной полочке встанет в ряд, отделенный подписью: о литературе и литераторах.
В этом смысле роман Марины Степновой «Женщины Лазаря» честно держит свое третье место, хотя бы только потому, что это действительно роман. И пусть других причин получить строчку в списке победителей у этой книжки нет, биографии – опять биографии! – женщин, словно рассказанные соседками по больничной палате (а он пришел, а она сказала, а свекровка в ответ, а дети сами знаете какие нынче), по крайней мере написаны хорошим литературным языком и с применением художественных средств.
А еще филфаки собираются сокращать!
Если так дело пойдет и дальше, то в следующем году премию «Большая книга» будут присуждать за репортажи.