Источник
Лев Аннинский, Владимир Хохлев / «НГ-Ex Libris», 25.04.2013
Лев Аннинский – бережный хранитель самого первого «Дня поэзии». Фото Александра Асманова
Лев Александрович Аннинский (р. 1934) – литературный критик, литературовед, публицист. Родился в Ростове-на-Дону. Окончил филологический факультет МГУ. Автор более 30 книг. Работал в журналах "Советский Союз", "Знамя", "Литературное обозрение", в "Литературной газете" и др., на телеканале "Культура". Член редколлегии журнала "Дружба народов". Член жюри литературной премии "Ясная Поляна".
Недавно увидел свет выпуск альманаха «День поэзии – XXI век» за 2012 год. «День поэзии» имеет давнюю и непростую историю: появившись в 1956 году и став громким событием в литературной жизни страны, издание просуществовало до 1991-го. Затем было несколько попыток возродить альманах, но в привычном ежегодном формате «День поэзии» «воскрес» только в 2006 году по инициативе московского поэта Андрея Шацкова. О старом и новом «Дне поэзии» Владимиру ХОХЛЕВУ рассказал давний участник альманаха, критик и литературовед Лев АННИНСКИЙ.
– Лев Александрович, как зародился «День поэзии»? Почему вдруг он обрел общенациональное звучание с самого первого своего выпуска в 1956 году?
– Потому что тот год был подобен мигу, когда прошлое и грядущее вдруг переглянулись равновесно и несовместимо.
Потому что поэзия почувствовала этот судьбоносный миг нашей истории и – в полном соответствии с верой в будущее – наделила его светоносным словом: «День».
Хотя исходные данные вроде бы не возбуждали, а успокаивали: издательство «Московский рабочий» – с 1922 года партийно-кооперативное (оба слова привычны); в редколлегии нового альманаха – старые имена: Павел Антокольский, Семен Кирсанов, Владимир Луговской (инициатор издания), Леонид Мартынов, Лев Ошанин, Зиновий Паперный, Ярослав Смеляков, Яков Хелемский, Александр Яшин… На все вкусы и жанры! А если добавить Роберта Рождественского, то и на все возрасты… Как полагается.
И все-таки что-то магнетически закрутилось вокруг «волюма», появившегося в книжных магазинах осенью 1956 года. Что-то завораживало в пестрой обложке, покрытой автографами поэтов. Что-то подсказывало: хватай и читай!
Схвачено. Прочитано. И – сбережено в неприкосновенном запасе. Хотя издано так, что и сохранить нельзя: огромный формат, не встающий на полку и впихиваемый поверх книжного ряда: тонкая бумага, рвущаяся от перелистывания… Но эту живо-уязвимую бумажную хрупкость – я это сразу почувствовал – нужно хранить! Я сохранил. Храню второе полустолетие. Осторожно листаю пожелтевшие страницы.
А тогда – какая там осторожность! Карандаш наготове! Чуть не от чтения каждого стиха на полях – восклицательные знаки! Впрочем, не только восклицательные. Надо же учесть мое тогдашнее состояние. Мне 22 года, я – выпускник филологического факультета МГУ, распределен в аспирантуру, готовлюсь к вступительным экзаменам, обложен книгами. Тема моя: горьковский «Самгин», но поэзия висит в воздухе, звенит, гремит, дразнит – входит в непременный обиход, независимо от будущей диссертации. С диссертацией ничего не вышло, у всего нашего выпуска. Вспыхнуло венгерское восстание, закрылись на социальное оздоровление двери аспирантур, подступила безработица… Мятежное имя «Петефи» шепчут и кричат вокруг, у ног бронзового Маяковского молодые толпы слушают и читают стихи, терзает души «День поэзии».
– Добрый день! – нас приветствует редколлегия в Предисловии и вдохновляет «Поэзией Коммунизма», «где будет много стихов и песен». Нормально. Принимается как привычное. А непривычное подстерегает дальше. В ахматовском: «И не с кем плакать, не с кем вспоминать,/ и медленно от нас уходят тени…» В цветаевском отпаде из огня в оледенение… Вот такой «коммунизм».
Листаю дальше. Критика и публицистика задевают, как и поэзия. «О воспитании и самовоспитании». Павел Антокольский. Карандаш в руку: «Новый Брюсов!» «Спор о поэзии». Лев Копелев. «Новый Дидро!» Так и чешутся руки. Иногда – опускаются. Никаких помет – на стихотворении, открывающем «День». «Еще за деньги люди держатся./ Но скоро этого не будет...» Сказать бы Асееву, как оголтело станут держаться за деньги наши соотечественники в XXI веке…
Первое восторженное восклицание на полях – не смейтесь! – при чтении детской интермедии Агнии Барто. Дети играют и орут, а потом смолкают, взявшись за картишки. Тихая, мол, игра! Так надо же знать подтексты, в которые загоняла нас цензура той эпохи, надо понимать, откуда у нас тихие фиги в пустых карманах, какие развеселые «картишки» идут в обход общепринятых готовых форм… И вдруг все это отлетает. «Вы в той стране, где нет готовых форм…» Врезается в подсознание. И тотчас подхвачено, да так, что ломается карандаш от восклицательных и прочих знаков.
Лев Аннинский, Владимир Хохлев / «НГ-Ex Libris», 25.04.2013
 |
 |
Лев Александрович Аннинский (р. 1934) – литературный критик, литературовед, публицист. Родился в Ростове-на-Дону. Окончил филологический факультет МГУ. Автор более 30 книг. Работал в журналах "Советский Союз", "Знамя", "Литературное обозрение", в "Литературной газете" и др., на телеканале "Культура". Член редколлегии журнала "Дружба народов". Член жюри литературной премии "Ясная Поляна".
Недавно увидел свет выпуск альманаха «День поэзии – XXI век» за 2012 год. «День поэзии» имеет давнюю и непростую историю: появившись в 1956 году и став громким событием в литературной жизни страны, издание просуществовало до 1991-го. Затем было несколько попыток возродить альманах, но в привычном ежегодном формате «День поэзии» «воскрес» только в 2006 году по инициативе московского поэта Андрея Шацкова. О старом и новом «Дне поэзии» Владимиру ХОХЛЕВУ рассказал давний участник альманаха, критик и литературовед Лев АННИНСКИЙ.
– Лев Александрович, как зародился «День поэзии»? Почему вдруг он обрел общенациональное звучание с самого первого своего выпуска в 1956 году?
– Потому что тот год был подобен мигу, когда прошлое и грядущее вдруг переглянулись равновесно и несовместимо.
Потому что поэзия почувствовала этот судьбоносный миг нашей истории и – в полном соответствии с верой в будущее – наделила его светоносным словом: «День».
Хотя исходные данные вроде бы не возбуждали, а успокаивали: издательство «Московский рабочий» – с 1922 года партийно-кооперативное (оба слова привычны); в редколлегии нового альманаха – старые имена: Павел Антокольский, Семен Кирсанов, Владимир Луговской (инициатор издания), Леонид Мартынов, Лев Ошанин, Зиновий Паперный, Ярослав Смеляков, Яков Хелемский, Александр Яшин… На все вкусы и жанры! А если добавить Роберта Рождественского, то и на все возрасты… Как полагается.
И все-таки что-то магнетически закрутилось вокруг «волюма», появившегося в книжных магазинах осенью 1956 года. Что-то завораживало в пестрой обложке, покрытой автографами поэтов. Что-то подсказывало: хватай и читай!
Схвачено. Прочитано. И – сбережено в неприкосновенном запасе. Хотя издано так, что и сохранить нельзя: огромный формат, не встающий на полку и впихиваемый поверх книжного ряда: тонкая бумага, рвущаяся от перелистывания… Но эту живо-уязвимую бумажную хрупкость – я это сразу почувствовал – нужно хранить! Я сохранил. Храню второе полустолетие. Осторожно листаю пожелтевшие страницы.
А тогда – какая там осторожность! Карандаш наготове! Чуть не от чтения каждого стиха на полях – восклицательные знаки! Впрочем, не только восклицательные. Надо же учесть мое тогдашнее состояние. Мне 22 года, я – выпускник филологического факультета МГУ, распределен в аспирантуру, готовлюсь к вступительным экзаменам, обложен книгами. Тема моя: горьковский «Самгин», но поэзия висит в воздухе, звенит, гремит, дразнит – входит в непременный обиход, независимо от будущей диссертации. С диссертацией ничего не вышло, у всего нашего выпуска. Вспыхнуло венгерское восстание, закрылись на социальное оздоровление двери аспирантур, подступила безработица… Мятежное имя «Петефи» шепчут и кричат вокруг, у ног бронзового Маяковского молодые толпы слушают и читают стихи, терзает души «День поэзии».
– Добрый день! – нас приветствует редколлегия в Предисловии и вдохновляет «Поэзией Коммунизма», «где будет много стихов и песен». Нормально. Принимается как привычное. А непривычное подстерегает дальше. В ахматовском: «И не с кем плакать, не с кем вспоминать,/ и медленно от нас уходят тени…» В цветаевском отпаде из огня в оледенение… Вот такой «коммунизм».
Листаю дальше. Критика и публицистика задевают, как и поэзия. «О воспитании и самовоспитании». Павел Антокольский. Карандаш в руку: «Новый Брюсов!» «Спор о поэзии». Лев Копелев. «Новый Дидро!» Так и чешутся руки. Иногда – опускаются. Никаких помет – на стихотворении, открывающем «День». «Еще за деньги люди держатся./ Но скоро этого не будет...» Сказать бы Асееву, как оголтело станут держаться за деньги наши соотечественники в XXI веке…
Первое восторженное восклицание на полях – не смейтесь! – при чтении детской интермедии Агнии Барто. Дети играют и орут, а потом смолкают, взявшись за картишки. Тихая, мол, игра! Так надо же знать подтексты, в которые загоняла нас цензура той эпохи, надо понимать, откуда у нас тихие фиги в пустых карманах, какие развеселые «картишки» идут в обход общепринятых готовых форм… И вдруг все это отлетает. «Вы в той стране, где нет готовых форм…» Врезается в подсознание. И тотчас подхвачено, да так, что ломается карандаш от восклицательных и прочих знаков.
